Поселок Сосновец Беломорского района расположен на высоком берегу реки Выг. Первые упоминания о поселке относятся к 1885 году, о чем свидетельствует документ, выданный 24 декабря 1885 года Льву Федоровичу Попову на право переселения в участок под названием Сосновец. Официальная дата образования населенного пункта 7 марта 1949 года.
Сосновец находится в 20 км от г. Беломорска. В нем расположены Маткожненская ГЭС, администрация Сосновецкого лесхоза, Выгский рыбоводный завод, Сосновецкий район гидротехнических сооружений, обслуживающий участок Беломорско-Балтийского канала. В 2 км от поселка находится кладбище строителей ББК.
В годы Великой Отечественной войны Сосновец был прифронтовым, бои шли недалеко – на Масельском направлении. В поселке базировались воинские части, аэродром, временно располагались дом малюток, эвакуированный из Петрозаводска, редакция газеты «Беломорская трибуна».
Из статьи Сергея Попова «Дом в Ильинском переулке»
(Беломорская трибуна. – 2001. – 15 февр.):
«Сюда, на высокий берег порожистого Выга, в конце XIX века из Корелы приехал Иов Федорович Попов — искать лучшего удела на необжитых землях. Главный лесничий Кемского лесничества выдал ему свидетельство на право переселения в участок под названием Сосновец. Позже пришел его сын, Семен Иовлевич Попов, со своей женой Анастасией Кузьминичной. Пришли по болотистой тропинке, привели за руку семилетнюю дочь Матрену, а маленького сына принесли в берестяном кошеле. Корову за сук привязали, а сами под лесину завалились. Так началась их таежная жизнь. Вскоре избу срубили, рожь посеяли.
Дом Поповых был пятистенным. Такие дома карелы стали строить с XIX века. У карелов преобладал тип дома — двора. В хозяйстве были коровы, лошади. Хозяин охотился на медведя, лисицу, куницу, белку, лося, занимался рыбной ловлей. У Семена было много рыболовных снастей: удочки, переметы, остроги, сети, мережи. Когда рыба подходила к берегу, ездил на море на селедочный промысел. Иногда большой улов по два дня вывозили на санях или подводах.
Рыба в питании занимала у них особое место: свежая, соленая, сушеная, вяленая. Хозяйка варила различные каши: загустку из ржаной муки, ячневую с мясом, репную с перловой крупой. Из молока делала простоквашу, творог, домашний сыр, топленое молоко к чаю. Хлеб в основном пекли из кислого теста. А особые пресные лепешки засушивали и хранили на жердях.
От зари до зари трудились Семен и Анастасия. Занимались расчисткой леса, осушкой болот. Распахивали поля, растили скот, трудились на сенокосе. Сеяли ячмень, рожь, овес, выращивали редьку, горох, репу. На зиму заготавливали бруснику, чернику, клюкву, морошку. Лакомством для ребят была сушеная репа.
После трудной работы в лесу, в поле, во дворе много дел находилось в доме: сапоги хозяин тачал, хозяйка пряла и вязала.
С Сорокой и Выгостровом связывались по топкой проселочной дороге. Основным средством передвижения служили лодка, сани, узкие и широкие лесные лыжи. Для тех, кто отправлялся в извоз из Лехты, Тунгуды в Сороку или ехал обратно, дом Поповых в Сосновце был подобием постоялого двора. У Анастасии Кузьминичны было два медных ведерных самовара, которые никогда не остывали. Заварку и сахар крестьяне доставали свои, а пышные калачи хозяйки всегда были готовы для гостей. В непогоду можно было обогреться у радушных хозяев, напоить лошадей, а в темную ночь остаться на ночлег.
Была в доме у Поповых маленькая комнатушка, вроде небольшой лавочки. Там Анастасия Кузьминична заезжим людям отмеряла железным аршином и продавала ситец. Сама хозяйка была неграмотная, но отмеряла ткань исправно и деньги брала правильно.
С Анастасией и Семеном жил внучок Митька. Дед в нем души не чаял. Откуда же он взялся? А вот откуда. Когда у Поповых выросла дочь Матрена, ее выкрал молодой Федор Ильин. У карелов ведь были две формы заключения брака: договорный, или брак со сватовством, и реже — уводом, когда девушка выходила замуж прямо с игрища или беседы. Ушла Матрена с Федором и стала его женой. Рассердился старый Семен и сказал: «Первый ребенок, который родится у вас, будет со мной жить». Слово свое сдержал и забрал к себе первенца молодых — Митьку. Деда внук любил и помогал ему, а бабушку побаивался. Бабушка могла наказать Митьку за проказы. Иногда ему удавалось спастись бегством вокруг большой карельской печи, в которой карелы не только готовили пищу, но даже мылись. А если проказнику все же попадало, то из вредности Митька мог изорвать бабушкин сарафан.
…Прошли годы. Митька вырос, отслужил в армии, вернулся в свой родной край. В это время уже строили Беломорско-Балтийский канал. Сначала Дмитрий работал в линейном отделении: на небольшом плавсредстве возил баб и ребятишек до Выгострова и обратно. Позже окончил курсы и стал капитаном на пароходе «Нева». Всю жизнь проработал он на флоте. За свой добросовестный труд был отмечен многими правительственными наградами.
Когда началась война, руководство ББК запросило бронь на капитана парохода «Нева». Однажды на Выгозере судно Дмитрия Федоровича Ильина попало под бомбежку. Сильно ранило матроса, и убита была повар. Дмитрию Ильину удалось изрешеченное крупнокалиберными пулеметами судно выбросить на отмель ближайшего острова и спасти других членов экипажа. Эвакуировать управление ББК во время войны тоже было доверено Д.Ф. Ильину. Очевидно, Выгозеро играло какую-то особую роль в жизни моряка, потому что здесь же он встретил Настеньку — свою будущую жену.
А случилось это вот как. Был как-то Дмитрий Ильин подолгу службы на Выгозере. Сошли на берег. Встретился им (команде) старик Иван Кузьмич Лаврушкин. А у того на выданье три дочери. Вот и зазвал он домой к себе моряков с умыслом «чайку попить». Во время чаепития одна из дочерей старика Дмитрию приглянулась, и увез он ее к себе в Сосновец в дом своего деда Семена Попова. Дом-то этот после смерти Митькиного дедушки по наследству достался дочери его Матрене (Митькиной матери), по мужу Ильиной. Позже с крутого яра над Выгом дом перевезли в поселок, а переулок, где его поставили, по фамилии родителей Дмитрия стали называть Ильинским. По сей день стоит этот дом в Сосновце. Теперь там живет дочь Д.Ф. Ильина Надежда Дмитриевна Мохова со своей дочкой Настей, которую назвали так в честь бабушки — жены Д.Ф. Ильина.
Все это рассказала Надежда Дмитриевна, праправнучка Иова Федоровича Попова, который больше века назад приехал искать лучшего удела в местечко под названием Сосновецъ».
Из статьи Александры Федосеевой «Наш поселок был прифронтовым»
(Беломорская трибуна. – 1995. – 6 мая).
«Наш поселок Сосновец в годы Великой Отечественной войны был прифронтовым. Бои шли совершенно недалеко — на Масельском направлении. Началась эвакуация. Люди грузились с детьми и вещами в теплушки. Их повезли на Урал, в Сибирь и в другие места. Много было пролито слез. Мужчины и девушки, кто повзрослее, пошли в военкомат, чтобы добровольцами отправиться на фронт. Среди них были комсомольцы, братья-близнецы Василий и Константин Фроловы.
Братья учились в школе, занимались спортом. Воспитывались они в большой трудовой семье, где было пятеро детей — две сестры и три брата. Родители работали на Кировской железной дороге, там же подростками начали свою трудовую деятельность и Константин с Василием. Но началась война, и братья, а было им по семнадцать лет, ушли на фронт. Воевали в Заполярье, в одном пулеметном расчете. Родителям, а также в бригаду железнодорожников, писали письма. По натуре своей братья были весельчаками, балагурами, в общем, бравые молодцы. В письмах они сообщали, что дали клятву защищать Родину и будут отстаивать ее, пока бьются сердца. Просили: «Потерпите, дорогие наши. Скоро мы разобьем врага, и война закончится». Люди их любили, и каждую весточку с фронта в бригаде читали по нескольку раз вслух, радовались за своих воевавших земляков и тревожились.
У Фроловых был еще один брат — самый старший. Воевал летчиком. Сейчас Вячеслав Васильевич живет на Украине.
Суровый след оставила война в сердцах многих людей, отняв юность, счастье, осиротив семьи, детей. Горем она вошла в каждый дом. Наравне с воинами-мужчинами мужественно выполняли свой нелегкий солдатский долг девушки — медсестры, разведчицы, связистки. Ушли на фронт добровольцами бывшие железнодорожницы Юря Мещерякова, Роза Бурлакова, Роза Котова, Сима Трухкина и др.
В поселке базировались воинские части, аэродром. Я хорошо помню налеты вражеских самолетов, жутко было слышать вой бомб. Они падали вдоль полотна железной дороги, оставляя огромные воронки. К счастью, не попадали в цель. В небе шли воздушные бои. С земли по вражеским самолетам били зенитки. Все это было так страшно!
По железной дороге днем и ночью шли составы. Соблюдалась полнейшая светомаскировка. Поезда двигались без сигналов. Зимы были очень морозные, и у работников на железной дороге руки пристывали к металлу. Тем не менее, стрелочницы, путевые рабочие, дежурные мужественно работали по двенадцать часов, а иногда и целыми сутками. Несмотря на бомбежки, стрельбу, морозы они не оставляли своих постов. И при этом гордились, что железная дорога работает без аварий и крушений, поставляя грузы фронту.
Как все это наши женщины — сосновчанки выдержали! У каждой были маленькие дети — по двое, трое, пятеро. А с фронта приходили похоронки. Плакали вместе. Успокаивали друг друга, говорили, что фронтовикам еще труднее. И помогали фронту кто, чем мог. Посылали солдатам посылки, вместе с детьми писали письма, в свободную от тяжелой работы минуту пели песни.
Хочется назвать этих великих тружениц всех поименно: Елизавета Ивановна Титова, Елизавета Фроловна Осипова, Парасковья Васильевна Гавкина, Антонина Павловна Климова, Надежда Ивановна Шешина, Елена Матвеевна Богомолова, Наталья Ивановна Матросова, Мария Назаровна Сергеева и другие. В живых сейчас осталась только Елена Матвеевна Богомолова, ей уже 85 лет. Мужчин на брони оставалось немного. Один из них Илья Васильевич Маврин, а начальником станции был Федор Иванович Шипилов. Он почти не бывал дома, так как жил на своем посту.
Председателем местного совета в те годы была Антонина Федоровна Суходольская.
Несмотря на тяжелое военное время в Сосновце работала неполная средняя школа. В ней учились дети из Рамое, Летнего, Тунгуды, Кочкомы, Иделя. При школе был интернат, где жили дети из далеких участков, действовала столовая.
Учить детей было нелегко. О школьных принадлежностях не было и речи. Вместо тетрадей писали на старых газетах между строк. Сколько стойкости, терпения требовалось от учителей! Если в семью приходила похоронка, дети появлялись на занятиях с заплаканными глазами. Горя хватало всем сполна: у кого ранили отца, у кого убили. Потеря близких стала обычным явлением.
Директором школы была Елизавета Григорьевна Ермолаева, ветеран педагогического труда, почетный гражданин поселка. В ее жизни тоже хватало горя. Рано лишилась отца, потом во время эвакуации умерла мать, оставив сиротами пятерых детей. Елизавете Григорьевне надо было поднять на ноги и выучить братьев и сестер.
Все мы очень любили своего директора, ведь Елизавета Григорьевна заменяла нам матерей. Проверяла, как мы одеты, не промокли ли ноги (носили мы парусиновые ботинки на деревянной подошве). Иной раз глянешь, а она украдкой смахивает слезу.
В заготовке дров школе помогали военные. Пилили и кололи сами старшеклассники. Помимо занятий и работы в школе дети трудились на совхозных полях, ездили копать огороды в соседний Сегежский район, в деревни Кулемино и Дуброво.
Помню, как в школу приходили военные, проводили беседы о положении на фронтах. Все мы задавали им один вопрос: когда же кончится война? Помню офицеров — артиллеристов Петра Захаровича Кочергина и Василия Васильевича Кушникова. Они были весельчаки, играли и пели в нашем клубе, не раз бывали в школе. Других фамилий память, к сожалению, не сохранила.
Была у нас художественная самодеятельность. Хорошо пели — просто заслушаться можно было — Поля Ильина, Валя Шепилова, Маша Гавкина, Катя Клишова, Дина Титова и другие. Девочки выступали в дивизионном клубе, в землянках госпиталя (был такой на пятом километре, если ехать в сторону Беломорска).
В Сосновце был дом малюток, эвакуированный из Петрозаводска. Школьники делали для этих детишек самодельные игрушки, приходили с ними поиграть, понянчиться. Ребятки были совсем маленькие — возраст два-три года, а то и меньше.
Несмотря на все трудности в поселке работали две библиотеки, регулярно выходили, хотя и на оберточной бумаге, газеты. Показывали кино, были танцы, концерты самодеятельности. Без перебоев работали бани. Все это бесплатно. Всех заставляли в обязательном порядке пить воду, настоянную на хвойных лапках. Это было средство от цинги.
А вот в лес за грибами и ягодами ходить запрещалось. На этот счет был строгий приказ, так как в лесу можно было наткнуться на диверсантов. Кругом то и дело встречались военные патрули, проверяли документы, нет ли в домах посторонних людей.
Столица Карелии в годы войны была перенесена в Беломорск, а государственные учреждения нашего района эвакуированы к нам в Сосновец и частично в Сумпосад.
После освобождения Петрозаводска от финнов мне довелось побывать там на курсах пионервожатых при ЦК комсомола Карелии. Город был разрушен, то там, то тут можно было увидеть таблички с предупреждением: «Заминировано». В двухэтажных деревянных домах в центре города финнами были устроены концентрационные лагеря. Территория была огорожена колючей проволокой. Содержались в лагерях пленные женщины, дети, старики.
И еще запомнился День Победы. Я встречала его в Сосновце вместе с учителями и учениками нашей школы. Помню, как торжественным маршем по поселку прошла колонна военных с песнями. Дети и взрослые стояли, смотрели на это торжество, у всех были слезы на глазах. Играл духовой оркестр. В клубе в этот день было торжественное собрание, где чествовали воинов, почтили память погибших.
Через нашу станцию шли поезда с демобилизованными солдатами. Составы были украшены флагами, цветами, гирляндами, портретами вождей. На остановке солдаты пели частушки, плясали, играли на гармошках. Это была всеобщая радость».
Из статьи Федора Ивановича Титова «Улица Василия Матросова»
(Беломорская трибуна. — 1987. — 9 мая):
«Кто он, однофамилец легендарного Матросова? Председатель исполкома Сосновецкого поссовета О.П. Колесов дает справку: «Матросов В.Т. родился 29 июня 1923 г. в деревне Выгостров, учился в Беломорской средней школе. В 1942 году добровольцем ушел на фронт. Воевал с мая того же года по ноябрь 1944-го в качестве сапера, пулеметчика, разведчика. Четырежды ранен, последний раз, в 1944-м году, тяжело. Награжден тремя орденами Славы, двумя – Красной Звезды, боевыми медалями. В Сосновце проживал с 1951 г. Скончался 20 октября 1976 г.»
Как же надо было воевать, чтобы за год стать полным кавалером высшей солдатской награды — ордена Славы? Ведь орден учрежден 8 ноября 1943 года, а Василий Матросов в ноябре сорок четвертого по тяжелому ранению «выбыл из боевого строя». Неужели мемориальная доска да канцелярская справка — вот и все о нем? К счастью, нет. Живет в Сосновце вдова героя Анастасия Андреевна Матросова, и в ее квартире все пропитано памятью о Василии Тимофеевиче: хранятся его документы, в том числе орденская книжка полного кавалера ордена Славы, фотогра-фии разных лет, письма однополчан и, главное, торопливые записи боевых эпизодов. Об этом он сам позаботился:
— Незадолго до смерти и говорит: запиши, что успеешь, — печально вспоминает Анастасия Андреевна, — помру, будут спрашивать.
Так сохранились пусть неполные, схематичные, но достоверные сведения о боевом пути В.Т. Матросова: воевал сапером на Воронежском фронте — был ранен; сражался на Курской дуге — ранен под Белгородом; со Вторым Украинским фронтом освобождал Украину, Бессарабию, Румынию, Венгрию. Есть фамилии больших и малых командиров, верных боевых друзей. И, повторяем, краткие записи боевых будней.
Вот одна из таких историй.
В декабре 1943 года перед нашим зимним наступлением на Киевско-Житомирском направлении отдельной разведроте, где служил Матросов, была поставлена боевая задача: срочно взять «языка». Поисковая группа, в которую вошли Матросов, Варенов, Ревин, Капитанов и другие — всего десять разведчиков, два дня ползала по всей обороне дивизии с оптическими приборами, выходила на «нейтралку», выискивая брешь в плотном «передке» фашистов и объекты для поиска. Наконец нашли на окраине деревушки неподалеку от села Небылицы замаскированный блиндаж боевого охранения немцев.
— В первую ночь — неудача, — вспоминал Василий Тимофеевич, — немцы запалили хату, видимо, гуляли… Начальник разводки отозвал группу, в наши расчеты не входила крупная схватка с фашистами. Зато на другую ночь повезло: договорились с минометчиками и те в условленное время открыли огонь по «нашему» блиндажу. В суматохе мы с Вареновым подобрались к блиндажу и бросились вниз… Темно, тесно, неудобно. Поэтому Варенов встал за мной, а я стал шарить в землянке. И тут немец схватил меня за горло. Но Варенов не оплошал — стукнул солдата пистолетом и рявкнул: «Фриц, капут!». Я схватил немца за ногу, стянул с него бурок, потом, показалось, другой. Разул, словом. Но когда выволокли пленного из блиндажа, смотрим, а он на одну ногу все-таки обут. Значит, есть в блиндаже и второй. Но медлить было нельзя — все рассчитано по секундам. Бросили под козырек блиндажа гранату — и ходу! Доставленный в штаб оберефрейтор оказался разговорчивым и дал ценные показания, а Ревину, Варенову и мне командование предоставило по 10 дней отпуска. Да на что солдату отпуск на войне? За тот поиск я и был награжден первым орденом Славы третьей степени.
Удача любит смелых и расчетливых. В районе полевой ставки Гитлера под Винницей Василий Матросов со своими боевыми друзьями умудрились похитить из-под усиленной охраны какую-то важную фашистскую шишку — то ли полковника, то ли подполковника. Очухавшись уже на допросе у наших командиров, пленный офицер долго шипел и плевался, потом попросил показать ему разведчика, который сумел обхитрить целую свору гестаповцев-охранников и приволок его через линию фронта. Пошли ему навстречу, позвали Матросова. Посмотрел немец на советского солдата, похлопал глазами и помрачнел, сник… За этот подвиг Василий Тимофеевич был награжден Орденом Славы второй степени.
Потом была и третья, еще раньше — ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу» и другие. Солдатская смекалка, ловкость, сила, дерзость и удаль, столь необходимые боевому разведчику, — откуда они у простого выгостровского паренька? От жизни. Родился и воспитывался он в большой поморской семье и с малых лет познал труд: умел рыбачить, охотничать, хорошо ходил на лыжах, плавал в холодной воде, умел ориентироваться на любой незнакомой местности. По существу, был таким, какими были в те времена почти все поморские дети. Многое взял у братьев Павла и Александра, которых теперь тоже уже нет в живых. Тянулся к технике, собирался поступить в Петрозаводский автотехникум, да помешала война. Наверное, все это и пригодилось ему на фронте, в разведке: стремился все сделать сам, никому не быть обузой.
После тяжелого ранения, лишившись ноги, долго не давал знать о себе родным, да разыскали его сестры в госпитале в далеком Ереване. Вернулся домой, председательствовал в местном сельсовете, потом переехал в Сосновец, работал, вышел на пенсию.
Вот уже и нет его десять лет, а Анастасия Андреевна ведет речь о нем, как о живом:
— Приезжал к Васе фронтовой друг из Сибири, пишет письма однополчанин-однофамилец подполковник запаса А.К. Матросов из Череповца, приходят юные следопыты, приезжали из Кеми. Теперь вот есть в Сосновце и улица Василия Матросова…»
Из рассказа Валентины Федоровны Шипиловой (2010 год):
«Сосновец — скорее посёлок.
Кругом сосны, сосны, а через весь посёлок проходит широкая дорога. Желтый песок на берегу реки Выг, трава высокая, цветы. В «четвертом» посёлке стоит дом деревянный, а рядом конюшня. В доме жила Ильина, высокая, статная и богатая женщина. Кругом были поля, засеянные горохом, ячменём. Она держала работников, которые вели хозяйство, ухаживали за коровами, лошадьми, овцами. Дом ее называли постоялым двором. Купцы везли товары из Беломорска (Сороки) в Лехту, Шуеваровку, Тунгуду и другие деревни. Дороги были плохие, ухабистые, часто заболоченные, поэтому старались ездить зимой. Попьют чай у Ильиной, покормят лошадей, и опять в путь. В доме у хозяйки было всегда чисто, уютно, тепло, самовар кипел, баранки, блины, сахар на столе. Ребятишки лежали на русской печи и наблюдали за гостями. Летом ходили по грибы, по ягоды, косили сено. На сеновале спали, пели старинные песни, жевали хлеб, сухари, рассказывали были и небылицы.
На мысе берега стояла часовня, затем тянулось кладбище. Кресты над усопшими стояли деревянные и металлические с иконами. Было тихо — торжественно в этом уголке. Когда бабушку Ильину раскулачили, все хозяйство было запущено. Оставался только дом, который впоследствии сгорел. Ильина построила домик на улице Ильинской, там жила еще долгое время. Только благодаря трудолюбию ей удалось выжить и остаться самой богатой до конца своей жизни. Мы ходили к Ильиным молоть овес, потом его просеивали и пекли лепешки. Они были колючие и горькие.
До войны были построены Беломорско-Балтийский канал, клуб, школа. Затем началась новая стройка — гидростанции. Электричества не было. Дома освещали керосиновыми лампами, лучинами. Зимой было очень темно. Рано ложились спать, вставали с первыми петухами. У всех были коровы, свиньи, овцы, куры. Осенью запасали ягоды, грибы целыми бочками. Телевизоров не было. Имелось одно радио на весь поселок. Газеты привозили в красный уголок, товары в вагон-лавке. Даже клуб был на колесах, зато народ был дружный, веселый. Дети любили играть в лапту, «кислый круг», прыгали в классики.
Папа — Федор Иванович — работал начальником станции, где был всегда порядок и дисциплина. Летом цвели цветы на клумбах. Мы всегда ходили на станцию встречать и провожать поезда.
Началась война. Через нашу станцию в Беломорск возили раненых. В Сосновец приехали военные части. Поставили аэродром. Лётчики охраняли мост нa Обозерку. Везли лошадей, сено, продукты для солдат. Увозили карел на Урал, Сибирь, но многие не вернулись в свои деревни, а из деревень жители переехали в Сосновец, построили себе домики, обзавелись хозяйством, и живут их внуки по сей день. У нас всегда в доме были партизаны, солдаты. Мать со всеми была разговорчива и оказывала помощь, чем только могла. Помню, как партизаны спали на полу, шутили, называли мою маму «мамашей», а ей всего было 30 лет. Но голод и нужда сделали её старушкой. Люди трудились самоотверженно днём и ночью.
Работала школа. В 1943 году пришёл голод. Ели овёс, мороженый картофель, капусту, ягоды, грибы, пили травы. Около Лехты шел пограничный фронт. Охраняли границу собаки-овчарки. За «четвертым» посёлком был лазарет. В овраге вырыли землянки, грелась вода на кострах, кругом раненые и больные солдаты. Мы выступали с концертами. Я любила читать стихи. После одного выступления дал солдат кусочек сахара, и я отнесла его домой, а дома мама разделила его на всех. А как мы мечтали о хлебе! Помню, как страшно, когда в доме нечего есть, кроме соли. Очень обрадовались, когда объявили День Победы. Радости не было конца.
В 1948 году началось строительство электростанции. Потянулись поезда с грузом. Ехала молодёжь со всех концов нашей Родины. Все мечтали о хорошей жизни, хотелось жить лучше, но не богато. Скромными были запросы. Все заботы и мысли о стране, о будущем поколении.
В 1941 году 22 июня по радио на всю страну было объявлено о том, что началась война.
Эта война была самой жестокой и самой тяжелой из всех войн, пережитых нашей Родиной. На борьбу с фашизмом встал весь народ. Для победы на фронте был необходим крепкий тыл. Нашим фронтом в Сосновце была тыловая сеть путей сообщения, обеспечивающая армию вооружением, боеприпасами и живой силой.
Жили мы около железнодорожной станции. Отец работал начальником станции. У него была броня. На фронт железнодорожников не брали. Они обслуживали идущие на фронт поезда.
С первых дней войны началась эвакуация мирного населения на Урал, в Сибирь. Женщины и дети брали с собой немного одежды, еды, садились в товарные вагоны. Стоял плач при погрузке людей. Оставались путейные работники, дежурные по станции, стрелочники (Шипилов Ф.И., Турибарин, Маврин, Сергеева Маруся, Осипова, Титова Л., Тихомиров).
Паники особой не было среди жителей, но у всех было тревожно на душе. Кто прятал вещи, одежду, чемоданы с добром, кто уезжал, спешно прощались, обещали вернуться назад.
Мы жили у самого вокзала, печально смотрели на уходящие поезда, не знали, что ждет нас впереди. Мама не рискнула ехать далеко от дома, от мужа – было семь человек детей.
А по радио звучали грозные призывы к борьбе с фашистской силой не только на фронте, но и в тылу.
Мама, Феня Николаевна, решила приносить пользу стране вместе с женщинами на своем месте, в Сосновце. Она печатала стенгазету, писала объявления, выходила на разгрузку щебня и песка, чистила железную дорогу от снега, читала газеты соседям, писала письма на фронт, отправляла посылки, вязала рукавицы, носки. Мы ей помогали собирать теплые вещи у населения. Особенно оживленно шла работа в первые годы войны, пока не было голода.
Мы продолжали учиться в школе. Изучали военное дело: учились стрелять, пользоваться противогазом, катались отлично на лыжах. Отправляли металлолом на заводы. Каждую консервную баночку несли в школьный сарай. Соревновались по сбору металла. Получали письма от солдат с фронта. Однажды мне пришло письмо с текстом песни «Темная ночь», не было автора, и мы не знали музыки этой песни, только после войны я разучила мотив.
Учились с нами воспитанники армии – мальчики музыканты. Носили они военную одежду, играли на духовых инструментах в клубе. Запомнилась «Славянка». Нас на танцы не пускали, но музыку мы слушали за клубом.
Мимо нашего дома шли эшелон за эшелоном с молодыми бойцами, они приветливо махали нам руками. Бодрились, что едут бороться с темной силою, немногие вернулись с фронта. Война быстро не окончилась, она только злее становилась и ожесточеннее. У Масельгской шли кровавые бои. Полегло немало наших бойцов, но приказ был – ни шагу назад. Шли обозы с ранеными. Спешно их выгружали, носили на носилках и помещали в землянках на северной «выемке» железной дороги, где сейчас кладбище. Весь лазарет был под землей. Только котлы кипели на кострах с окровавленными бинтами. Дым шел от кухни, ржали кони, часовые стояли у ворот. Мы, школьники, ставили концерты. Я читала стихотворение «Жди меня» Симонова. Пели пионерские песни, танцевали. Солдаты со слезами на глазах провожали нас.
На втором поселке была очищена площадка для самолетов. Мы называли площадку аэродромом. Истребители охраняли подступы к Беломорску. В основном нужно было сохранить мост Обозерской дороги. Немцы пытались его бомбить, но все было безрезультатно. Зенитки и прожектора в ночное время не пропускали ни одного вражеского самолета. За каналом, около ГЭС, был лазарет для летного состава. Летчики носили белые свитера, голубые шинели. Интеллигентные, подтянутые. Девушки смотрели на них влюбленными глазами. Но они знакомились редко с девушками. Нравились летчикам умные и образованные женщины. Да и серьезно дружить было нельзя. В любую минуту летчиков могли отправить на горячий фронт. Так дружила учительница Глафира Дмитриевна с летчиком, и у них родилась дочка. Отца направили воевать далеко на Восток. Долго не писал, только после войны дал о себе знать. У Виктора Челнокова тоже отец был летчиком. Он геройски погиб на Севере. У моей подруги знакомый был летчик. Любил ее, приезжал после войны. Знал детские сказки, наизусть читал сказку «Конек-Горбунок». Мы с восхищением смотрели на такого красавца. А мать моей подруги Оли работала поварихой у летчиков. Мы ходили в лазарет, читали письма. Писали ответы тем, у кого были обожжены глаза. Летчики обгорелые стонали, повязки снимали и просились в бой. В лазарет с нами ходили Нюра и Валя Няттиевы, Катя Клещова, Шура Пасынкова, Дина Титова, Тоня Маврина, Тоня Капитонова и многие другие ребята.
А с фронта все тревожней приходили вести. Бои шли рядом. Около Лехты стояли пограничники с собаками — овчарками. Вспышки орудийных залпов были видны у нас. С большой землей связь была только через «Обозерку». Отец не ночевал дома, дежурил день и ночь, проверял железнодорожный путь до семафора. Стрелки должны были быть начищенные. Особенно трудно было зимой, когда шли снегопады. Тогда чистить снег выходили все, кто мог держать лопату. Везли фураж для лошадей, военное оборудование, солдат. Нужно было содержать в боевой готовности дорогу. Однажды сошел состав вагонов с рельс. Вышли в ночное время все работники-путейцы на подъем вагонов и вовремя восстановили движение поездов.
Становилось трудно с продовольствием. Давали по талонам хлеб, мыло, крупы. Еды не хватало. Выручали военные, у них люди доставали хлеб, сухари, овес, мороженую картошку. По три-четыре дня оставались без пищи, когда кончались талоны на хлеб. В такие дни мы не играли, а лежали на кроватях. Мама рассказывала сказки и просила не шуметь, чтобы мы скорее уснули. В школу не было сил ходить, не раздевались, на уроках сидели в одежде, замерзала вода в бочке. Техничками тогда работали Червова и Няттиева. Червова — Самойлова Аля была моей подружкой. Она училась хорошо, но у них не было отца, очень голодали. Мать ездила в деревню за продуктами, а я у нее ночевала, чтобы не страшно девочкам было.
Мой отец от недоедания не раз падал в обморок. Нужно было подавать жезл машинисту, когда идет мимо поезд. А отцу стало плохо, он пошатнулся, и ему жезлом вырвало пол-ладони. Палец долго не заживал.
Все железнодорожники носили форменную одежду, погоны и звания. У отца было звание инженера — лейтенанта. Шинель черного цвета – велюровая.
В конце войны отца наградили медалью «За боевые заслуги» за героический труд в годы Великой Отечественной войны: на вокзале были задержаны подозрительные люди. Всегда на станции был порядок и чистота.
Зарплата была у железнодорожников маленькая, едва хватало на хлеб. Многие имели свое подсобное хозяйство: козы, куры, коровы, овцы, а под конец войны нечем было кормить скот. Далеко в лес ходить не разрешали — были запретные зоны. Часто видны были лыжные следы финской разведки. Подъезжали они близко к домам, где не было охраны. Узнавали их по шапкам, комбинезонам белым, а еще они отличались отличной ездой на лыжах.
Немецкие самолеты пролетали мимо нас. Они черного цвета, длинные — бомбардировщики, со странным звуком мотора. Мы прятались на болоте, а потом привыкли, старались не высовываться из дому.
Во время войны страшнее бомб был голод. К человеку приходит медленно болезненная смерть. Силы слабнут, руки и ноги не двигаются, и одна мысль в голове – дайте кусочек хлебушка. Мы с соседкой Олей часто вслух мечтали о том времени, когда будет много, много хлеба в магазине. «Я съем целую буханку», — говорила я. А Оля поправляла: «Нельзя так много хлебушка есть – будет изжога».
Оля вместе с родителями приехала к нам до войны из Ленинграда по переселению. Они были очень культурные, вежливые, но малообщительные. Оля опухала от голода, моя мама носила им молоко и сухари втайне от отца. У нас на квартире часто ночевали партизаны, они спали на полу. Отец не спал в такие ночи — охранял с часовыми отряд коней, а когда партизаны уезжали, то оставляли нам крупы, овес, сухари и тушенку, а мама делилась с соседями.
Жили очень дружно, выручали друг друга в трудные минуты. От худосочия напал на нас педикулез, мальчикам стригли волосы наголо, а вот с девочками было сложней, чем только не мазали головы, даже керосином, вши лезли из-под кожи, а косички были длинные, не хотелось состригать. Летом пили морс из хвои, разных трав. У сестричек головки были покрыты коростами с гноем, мучила «золотуха». Заваривали череду и мыли этой водой. Ходили за щавелем на четвертый поселок. В овраге, около конюшни, росло много всякой травы. Березовые почки, листочки заваривали и пили как чай.
В школу приходили голодные. Поселковый совет проявил заботу о школьниках. Организовали бесплатное питание. Кормили обедом. В основном, варили кашу, заправляли тюленьим жиром. Поварихой была мать Али Кузнецовой. Учительницей математики была Елизавета Григорьевна Ермолаева, биологии — Зинаида Александровна Якку.
Учились мы плохо. Часто не делали домашнее здание. Учителя понимали и сочувствовали нашему состоянию. Елизавета Григорьевна однажды привела нас в учительскую, достала из сумочки свою норму хлеба, разрезала на кусочки и подала нам, а затем заставила решать примеры и задачи. Елизавета Григорьевна была очень человечна, мама у нее занимала деньги, когда свирепствовал голод, нужда была в одежде, Лиде сшили пальто, а выкупить было нечем, обошла несколько квартир, и везде отказали, а Елизавета Григорьевна поделилась и выручила нас, иначе бы Лида не могла ходить в школу. Вечная память таким людям за их доброту и сознательность.
На станции работала швейная мастерская, шили рукавицы, спецодежду и обувь. Потом в этом доме жили Скриповы. Для военнослужащих работал военторг, покупали товары семьи военных. Наш отец тоже ходил в этот магазин, у него был пропуск, только он не мог покупать ткани и одежду, у него не было денег. Покупал только продукты и то очень редко. Столовая работала, обслуживали офицеров и летчиков, сейчас на этом месте местный рынок.
Не было настоящей бани, в овраге, около речки, где сейчас центральный продуктовый магазин, была баня. Мылись в ней редко. Все больше дома, в корыте мыла мама детей.
Клуб был построен до войны. Кино, танцы были только для взрослых. Большим событием считалось попасть в клуб в кино. Велосипедов, машин легковых и грузовых не было. Средством передвижения был поезд. Врачей вызывали из Беломорска. Детей рожали дома.
С какой радостью узнали мы весть о Победе. Прыгали, смеялись, плакали, обнимали друг друга. Но впереди нас ждали еще большие испытания. До 50-го года в стране шли восстановительные работы, строили дороги, дома, больницы, школы — нужно было отдавать часть денег на выполнение пятилетних планов. Отец подписывался на всю зарплату на займы. Он показывал пример своим работникам, а мы страдали от недоедания и болезней. Выжили назло всем врагам и можем по праву гордиться своим народом.
Из рассказа Александры Степановны Можейко (2010 г.):
«Впервые в поселок попала в 1939 году, когда отца откомандировали с рабочими для строительства дома на месте ДК. Дома стояли только в центре Сосновца и в карельском поселке. Примерно, где сейчас аптека, был лесок, где росли грибы, которые мы собирали.
Потом нас эвакуировали. В 1942 году приехали с Архангельской области первый раз. Везде было очень строго, поселок был на военном положении, везде были военные. Охрана канала и железной дороги осуществлялась самолетами и зенитной батареей, что стояла на излучине, на горке у выхода из канала.
А до госпиталя, который находился на мысе, недалеко от висячего моста, была больница. Во время войны ее переоборудовали в госпиталь. Там работала прачкой моя сестра Мария, а мы с братом помогали полоскать белье.
Второй раз привезли нас в 1944 году. Поселок был еще военный, но аэродром уже не работал. Учились мы в школе в две смены. В классе были дети разновозрастные, потому как в войну с переездами и эвакуацией (везли по 3 месяца на место эвакуации) у многих 2 года потерялись. С нами учились и воспитанники музвзвода, которые, видимо, были сыновьями полка. После окончания семилетки все разъехались кто куда.
Из предприятий в1947 г. помню, были только канал, почта, железная дорога, ну, и видимо, магазины. В 1950 году, когда началась стройка ГЭС, заключенных использовали для работ. Они же раньше видимо строили и аэродром.
Стройка вся производилась почти вручную. Заключенных не жалели. За работу их досрочно освобождали из-под стражи, они уже были расконвоированные.
Началось и строительство поселка: построили дома, новую двухэтажную школу, на месте старой почты построили новую. Для работников ГЭС начали строить благоустроенные кирпичные дома».
Вспоминает Валентина Александровна Пелля (2010 г.):
Мое детство прошло в Сосновце, в пристанционном поселке. Тогда на станции было много домов, в которых жили железнодорожники и их семьи. Железнодорожники делились на путейцев и движенцев. Движенцы – это начальник станции, дежурные по станции, стрелочники, билетные кассиры и товарные кассиры. А путейцы – это мастер, бригадиры, путейные рабочие, обходчики путей, дежурные переезда.
Путейцы занимались ремонтом железнодорожных путей. Меняли лопнувшие рельсы (это довольно часто случалось зимой), нужно было делать незамедлительно, работали, не считаясь со временем. Основная часть работ планировалась на лето. Меняли состарившиеся шпалы, тогда они были из дерева, осуществляли подъемку путей. Это сейчас шпалы железобетонные, рельсы прочные, пути стоят на щебенке, а тогда стояли на балласте, который привозили на платформах. Пути оседали, нужно было их поднимать.
На летний ремонт принимали временных рабочих, работали и подростки: зарабатывали себе деньги на школьные принадлежности и др. У путейцев недалеко от линии была небольшая мастерская, где стояла кузня и столярный верстак. Там они пилили карточки из дерева, их подкладывали в определенных местах под рельсы, делали черенки для лопат, молотков. А рядом был небольшой гараж, где содержались путейские инструменты и вагонетки. Каждое утро рабочие отбирали нужный им для сегодняшнего дня инструмент, грузили его в ящик-носилки, ставили его на тележку. Она называлась моторон и состояла из площадки, двух колес и длинной ручки. Моторон ставился на рельсы, один кто-то держал ручку, на него ставился ящик с инструментами. Так рабочие шли к месту своей работы и везли инструменты. После работы весь инструмент сдавался бригадиру. На особом учете были так называемые «лапы», которыми выдергивали костыли.
А движенцы работали по пропуску поездов. Стрелочники по команде дежурного станции готовили маршрут, переводили стрелку на нужный путь. Все это вручную. Стрелки содержались в чистоте. Скребли их, смазывали, зато они и блестели. Было два стрелочных поста: северный и южный. На постах были стрелочные будки. В них был телефон, печка, там всегда было тепло. Иногда мы заходили к стрелочникам погреться. Нас угощали чаем. Особенно гостеприимна была тетя Лиза Титова. Она всегда была веселая, шутила. А дежурные должны были встретить и проводить поезд. В то время дежурный и машинист обменивались жезлами. Жезл был металлический, верх круглый, заканчивался рукояткой. Дежурный готовил жезл для обмена, для этого в дежурке был специальный аппарат. Дежурный стоял на перроне и держал жезл за ручку, машинист скидывал на ходу свой жезл и должен был успеть подхватить жезл дежурного. Потом дежурный докладывал диспетчеру, что поезд проследовал.
У железнодорожников была форма: у мужчин кителя, шинели, у женщин — платья из черного сукна с металлическими пуговицами. Для них были построены бараки: для движенцев на 5 семей, а путейцы жили в бараке на 6 семей, там же располагалась их контора, которую называли – табельная. Там по утрам перед работой собирались рабочие на разнарядку. В ней же проходили и собрания. Еще работники жили в двухэтажном доме, который сохранился по сей день.
Недалеко от барака движенцев было здание станции Сосновец, где работали дежурные, а также товарные и билетные кассиры. Здесь же был и зал ожидания для пассажиров. В нем стояли широкие скамьи с высокими спинками, на которых были буквы МПС. Я помню, как в этом зале выступали приезжие артисты: взрослые сидели на лавках, а дети, где придется. На такие концерты люди шли с удовольствием.
Недалеко от вокзала находился железнодорожный магазин, куда на поезде в специальном вагоне привозили продукты и хлеб, был и отдел промтоваров. Продукты были разные: мясо, рыба, бакалея. Все можно было купить там. Помню, мама послала меня за маргарином, он был развесной. Я купила, несу, и так мне захотелось попробовать. Была зима, маргарин был мерзлый. Я откусила кусочек и съела. И до чего он показался мне вкусным, кажется, сейчас и масла такого нет. Была там и своя баня, топили ее по субботам.
На станции тогда было еще около двадцати частных домов. Вот кому мы завидовали, но не злой завистью. Еще бы – отдельный дом, вокруг палисадник и огород. Такой дом был у семьи Шипиловых, где мне часто приходилось бывать. Дом на две половины, кухня большая и комната. Семья у них была дружная, веселая. Их мама, тетя Феня, много читала, интересно рассказывала о прочитанном, хорошо шила, прекрасно рисовала. Помню, как перед Новым Годом она с детьми делала новогодние игрушки из бумаги и картона, рисовали поздравительные открытки. Еще она умела вязать и учила этому не только своих детей, но и всех, кто этого хотел. Моя сестра Нина благодарна тете Фене за то, что она научила ее вязать. А какая выпечка у нее получалась! Помню (наверное, перед Пасхой или Первомаем) мы залезли с Галей Шипиловой у них дома в подпол, а там стояли тазики с пирогами. Я до сих пор помню вкус булочек с кремом, которые напекла тетя Феня.
Все семьи, которые жили на станции, имели огороды, где выращивали картошку, овощи. Многие держали коров, кур, некоторые имели коз. А вот цветы начала разводить Людмила Гавкина. Она пришла жить на станцию, когда вышла замуж за Александра Гавкина. Они же первые построили небольшой парничок, где выращивали огурцы. У них в семье и телефон был проведен, в то время на станции телефоны были только служебные (железнодорожные).
Люди на станции жили разные, но, по-моему, тогда жили дружнее, помогали друг другу, когда нужно было. Были, конечно, и стычки между людьми, не без этого. Днем были заняты работой, а по вечерам отдыхали. В разных концах можно было услышать гармошку. Это играли дядя Андрей Лапченков, в другом конце — Алексей Матросов, Иван Карпеев. Телевизоров ведь не было, да и радиоприемники были не у всех.
Летом дети были заняты различной работой. Нужно было следить за огородами, чтобы куры не разгребли грядки. Сушили сено, убирали его. В лесу драли лист с деревьев и сушили его для коров и коз. А уж когда начинался сезон ягод и грибов, то тут опять надо было торопиться. За морошкой ходили на болото, так называемый аэродром. А иногда и дальше. За аэродромом в лесу протекает речка Уда. Вот иногда ходили за Уду, переходили по зимнему мосту. По нему зимой ходили лесовозы, там по болоту каждую зиму была зимняя дорога. А весной все таяло, и мост был полуразрушен. Вот мы и пробирались по этому мосту на тот берег и шли дальше к болоту за морошкой. За малиной ездили на лесовозах по Удозерской дороге. Часто нас туда водила баба Шура Тихомирова. Шли сначала на переезд, там ждали лесовоз и ехали до Шуеваракки. Набирали там малины и опять ждали лесовоз, чтобы ехать домой. За черникой ходили или под Кильбо или в сторону станции Уда. Помню, первый раз повела нас туда тетя Даша Скрипова. Нас собралась большая группа. Мы перешли мост, потом прошли еще сколько-то в сторону Уды и по лесной тропе зашли в лес. Ягод было много, все довольны были, что не зря сходили. За грибами ходили опять по болоту на Рамоевский ручей. Всегда с нами был кто-то из взрослых.
Поезда тогда ходили большей частью грузовые, пассажирские ходили реже. Поезда делали остановки. Помню, остановился поезд, где все вагоны были рефрижераторы. Там в середине состава был вагон для обслуживания. Вот вышел мужчина, позвал нас и угостил бананами. Мы их видели, наверно, первый раз. Когда попробовали, то бананы нам не понравились. И кто-то сказал: «Фу, мыло какое-то». А вот когда угостили копченым палтусом, то он всем понравился.
В 1958 году в Москве был фестиваль молодежи и студентов. Летом на пассажирском поезде мимо Сосновца ехали из Мурманска в Москву на фестиваль кубинцы. Мы случайно оказались возле поезда. Они позвали нас, подарили нам открытки, значки, сувениры. А когда из Москвы в Мурманск ехал на специальном поезде Н.С.Хрущев, то по всей дороге стояли железнодорожники и охрана. Мы смотрели на этот поезд, но все окна были зашторены, и мы никого не увидели.
Еще все оживлялись, когда на станцию приезжали вагон-клуб и вагон-лавка. В вагоне-лавке были продукты и промтовары, казалось, что привозили такое, чего не было в магазинах. И народ толпился, чтобы купить чего-нибудь. В вагон-клубе проводили лекции, беседы по картинам, показывали фильмы. Один и тот же фильм можно было посмотреть не один раз, потому что было интересно сидеть в вагон-клубе, казалось, что мы едем куда-то, т.к. мимо проходили поезда. Зимой обязательно катались на лыжах, на санках. Лыжи были деревянные, одевались на валенки. А сани иногда брали большие, на которых сено возили. И целыми группами ехали на этих санях с горы. Мне до сих пор кажется, что тогда, в детстве, все дни были солнечные, не было ничего плохого, все было интересно.
Где-то в пятидесятые годы быстро построили временную железнодорожную ветку и привезли городок из вагонов. Вагоны были жилые. В них жили и молодежь, и семейные люди. У них, кроме жилых домов, были столовая в вагоне, детский сад, клуб. Они строили еще один железнодорожный путь на станции. Их организация называлась ПМС. Они построили его, по-моему, за одно лето. Молодежь там устраивала каждый вечер танцы на свежем воздухе под гармонь. Приходили и местные девушки и парни. И мы, мелкота, там вертелись. Хотя сильно кусались комары, но нам было интересно наблюдать за всем, что происходило, и сами пытались пританцовывать. Построив путь, они опять куда-то уехали.
А потом, уже в семидесятые годы летом, на станции работали студенческие строительные отряды, в основном, юноши. Их руками построены перроны на станции, и на улице Октябрьской построен двухквартирный жилой дом для железнодорожников.
Теперь все не так там. Все изменилось в худшую сторону. Нет старого вокзала (сломан и растащен на дрова), нет пакгауза, где товарные кассиры принимали багаж и др. грузы. Нет магазина, сломан барак для движенцев, сгорела часть индивидуальных домов, некоторые состарились сами по себе и осыпались. Огороды запущены, дворы грязные».
Из рассказа Анны Михайловны Поздняковой (2010 г.):
«Мы приехали в п. Сосновец в 1944 году со станции Тунгуда. Туда нас привезли после эвакуации. В Сосновце нас поселили на станции в бараке. Работы не было. Ходили на уборку снега на железную дорогу, на овощные склады перебирать картофель в воинской части. В основном в это время было много военных. На 2-м поселке был аэродром. На дороге к станции стоял часовой, и приходилось обходить стороной.
Домик на 4-м поселке, где я сейчас живу, был построен для военных монтеров, которые обслуживали военную цепочку. За железной дорогой — ложный аэродром.
На конном парке было много полей, где выращивали картофель, капусту, морковь. Было подсобное хозяйство (коровы). Молоко развозили в детский сад, больницу. Весь 4-й поселок был покрыт полями. Дома были только в Лоцмейстерстве для служащих канала.
В 1946 году я устроилась на работу обменщиком почты. Это надо было ежедневно отвозить почту на вокзал к поезду. Возили под охраной. Было выделено оружие. Все очень строго. Потом работала почтальоном и телефонисткой.
Когда началось строительство ГЭС, то нагнали заключенных и вербованных. На 2-м поселке были построены длинные бараки. Была дизельная (вырабатывала свет). Работали парни и девушки. Бараки были и от почты до бани. Там же был хозяйственный и книжный магазины. А на месте дома Картошкиных была швейная мастерская – это ближе к 50-60 гг. На конном парке стоял на возвышении большой 2-х этажный дом. В 20-30-х годах там был постоялый двор.
А название Сосновец получил в честь самой высокой сосны. Она и сейчас растет на конном парке. Во время войны на ней была вышка, а вдоль оврага стояли зенитки».
Из рассказа Нины Петровны Шумковой (2010 г.):
«В Сосновец нас привезли из эвакуации в 1946 году. В поселке было много военных, даже с нами в классе учились воспитанники музвзвода (дети полка).
Школа наша находилась примерно против метростроевского магазина, одноэтажная. Учились в две смены.
Очень красиво было на речке и на шлюзах. Через шлюзы шли суда, гнали гонки с лесом. А на самой реке еще не было электростанции, был Маткожненский ручей, и он впадал в речку. В месте, где они соединялись, всегда кружились жуткие водовороты. А пороги, что на речке, всегда бурлили и пенились.
В поселке во время войны работала артель обувщиков, которая ремонтировала военным сапоги, но попутно производила ремонт обуви населения. В артели подмастерьем были ребята в возрасте до 16 лет. Так они помогали своим семьям.
Бесперебойно работала железная дорога, поезда ходили очень часто. Но нам (детям) часто приходилось ездить в Беломорск и обратно на товарном поезде в тамбурах, а, то и на подножках.
Школа у нас была семилетка, и дети, чтобы получить среднее образование, ездили в Летний, Беломорск, Сегежу. Многие шли после семилетки работать. Сначала учеником к специалисту, потом после обучения на рабочем месте в течение 6 месяцев или 12 месяцев, в зависимости от профессии, им присваивалась квалификация.
Позже построили клуб и столовую.
Затворы на плотине почти все время были приоткрыты. Особенно красиво было смотреть с висящего моста на этот бурлящий поток.
Хорошо помню, что там, где сейчас 4-й поселок, вдоль речки были огороды, росла капуста и стояли емкости, наверно, с водой. И капуста была очень красивая. Наверно, там и еще что-нибудь росло. А дальше за огородами через следующий овраг было Лоцмейстерство. Там жили те, кто обслуживал судоходство на реке: бакенщики, лоцманы и другие. На шлюзах стояли очень красивые домики, правда, квартиры там были маленькие, да и работали на шлюзах вручную: лебедками открывали и закрывали ворота. Опалубка в шлюзах была деревянная.
В 1950 году началась стройка ГЭС. Углубили Маткожненский ручей. Там, где сейчас второй поселок, была большая стройплощадка.
В поселке уже были амбулаторий, детский сад и ясли. Врачами работали жены специалистов, некоторые прошли фронт. В амбулатории был прием больных, и еще два места для рожениц.
Затем, когда уже шла стройка ГЭС, начали строить школу, что за памятником Кирову, почту, благоустроенные дома для работников ГЭС (специалистов). И хотя при строительстве использовали труд заключенных, расконвоированных, в поселке забурлила жизнь, появилось много новых людей, поселок начал развиваться, расти.
Потом у нас появился леспромхоз, Ленметрострой. В поселке было свое пожарное депо, воспоминание о нем осталось до сих пор.
В клубе каждый день шли фильмы, а по воскресеньям — детские сеансы, приезжали артисты. В парке около школы была открытая танцплощадка, на которой под духовой оркестр танцевали. Из тех, кто работал на стройке в поселке, остались Рыбальченко, И.И. Артамонов, И.Т. Артамонов, Суходольский, Рюмин, Якимец, Федосеев».
История строительства ГЭС в фотографиях из архива Клавдии Николаевны Рожковой:
Составитель С.В. Кошкина